Дорога, пронизав негустой перелесок, уперлась в высоченные металлические ворота, вправо и влево от которых уходила глухая стена изгороди. За ней — контрольно-следовая полоса меж двойного ряда колючей проволоки, еще один забор. В глаза бросается крупная надпись, повторяющаяся во многих местах внутреннего периметра ограды: «Стой! Стреляют без предупреждения!».
Зона — жилые, рабочие и прочие помещения для осужденных, вся территория, на которых они расположены. В направлении столовой движется солдатский отряд. Вроде бы обычное подразделение идет на обед. Но это только на первый взгляд. Стоит внимательнее присмотреться, и станет заметно, что у солдат в строю нет знаков различия, не видно ни одного значка на куртках. Да и лица какие-то застывшие, напряженные. И еще — отряд сопровождают автоматчики. Охрана. Точнее сказать, конвой. Потому что в том строю — рядовые переменного состава дисциплинарного батальона. Все они попали сюда по приговору военного трибунала за совершенные преступления.
Стопку картонных папок с надписью «Дело» листает, не первый год имеющий дело с людьми изломанной судьбы. Кстати, офицеры постоянного состава этого учреждения отбираются из наиболее подготовленных и опытных кандидатур. Звания им присваиваются на ступень выше занимаемой должности: учитываются особые условия работы.
Анкетные данные, характеристики. По большей части ничего необычного: благополучные семьи, хорошие условия жизни до армии, образование ниже среднего — редкость, куда чаще — техникум или колледж. А вот дальше, в материалах следствия трибунала все больше проступает социальная незрелость, отсутствие у парней представления о своих обязанностях гражданина. «Рукоприкладство, издевательство над сослуживцами, кража» — эти преступления чаще других встречаются в материалах, упакованных в те самые серые папки.
Большинство из заключенных прекрасно понимали, что совершают неправомерные действия. И об уголовной ответственности за это знали. Но, как они сами признаются, все время казалось: это где-то с кем-то другим может случиться. Со мной — вряд ли. Сходили с рук мелкие нарушения, и это укрепляло уверенность в безнаказанности. Поэтому и решение суда для большинства из них звучало неожиданнее грома средь ясного неба. Это потом, в веренице дней, заполненных тяжелой работой за колючей проволокой, под неусыпным взглядом конвоя они начнут понимать весь смысл прозвучавших на суде слов: «Направить в дисциплинарный батальон сроком на два года. Время пребывания в дисбате в срок службы не засчитывать…».
Здесь свой распорядок — жесткий, расписанный до минуты. Даже поощрения особенные. Свидание с родителями — раз в месяц, если нет замечаний. И мысли, от которых никуда не деться, которые преследуют даже во сне: «Зачем я это сделал? Почему никто не остановил меня от рокового шага? Почему?..».
Но нет, они не замкнутая масса оступившихся людей. К мнению коллективов командиры прислушиваются и здесь. Если видят, что человек глубоко раскаялся в своих ошибках, честным трудом, исполнительностью, доказывает свое право вернуться к прежней жизни, командование вправе ходатайствовать перед судом об условно-досрочном освобождении заключенного. Но кандидатов на столь желанное поощрение обсуждает и называет прежде всего совет общественности учреждения.
Когда после досрочного освобождения или окончания установленного срока, солдат вновь получает погоны, эмблемы «родных» петлиц, когда он в последний раз выходит за те самые высоченные металлические ворота дисбата, как-то не принято вслед ему говорить «до свидания». Ему желают сюда больше никогда не возвращаться. Но офицеры, прапорщики этого особого подразделения не забывают своих подопечных, вычеркнув их из именных списков. К месту продолжения службы пойдут запросы: «Просим сообщить, как проходит служба рядового Н. после отбывания наказания…». Как правило, лишь один из десяти отзывов нет-нет да и уколет досадой — для кого-то забылись уроки суровых дней дисбата.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:
