Высоцкий начинается. Дифирамб поэту.

 Феноменальная популярность Высоцкого была неоспорима и вполне понятна: он кричал за многих то, о чем другие боялись не только говорить, но часто и думать. Впрочем, об этой стороне его творчества написано и сказано уже очень много.

 Но ведь 37 лет (почти столько прошло с его смерти) — срок достаточный для того, чтобы эта популярность — если она моментальная, сиюминутная — отошла в прошлое. Да, тогда об этом надо было говорить, петь, кричать. Но сегодня столько проблем, к счастью, ушло из нашей жизни. И сколько не подделок, а серьезных и профессионально оформленных размышлений, бывших даже еще года три-четыре тому назад ко двору, теперь стремительно теряет актуальность и с нею и свое значение для общественного сознания. А Высоцкого слушают, смотрят, читают, как смотрели, слушали, читали десять, двадцать лет назад, если не более пристально.
Владимир Высоцкий

 

 Конечно, спадает мода, пена и шелуха, уходят от Высоцкого те бывшие мальчики, для которых его песни стояли какое-то время в ряду творений разного рода «рок-бардов». Его песни перестают конкурировать с творениями Розенбаума или Макаревича. Распространившись в самый «низок» (паломничества на могилу, календарики с портретами, даже картина Шилова) и тем самым обретя черты, сопутствующие всенародной славе, которая обязательно должна быть в чем-то вульгарной, популярность Высоцкого одновременно возвращается в круг серьезнейших размышлений об искусстве, о проблемах современности, о судьбах России, наконец.

 Все это темы больших исследований, которые только-только начинаются, и итоги здесь подводить рано. Зато необходимо поговорить о самом главном, изначальном для любого серьезного разговора — о том, как мы знакомимся с напечатанными стихами Высоцкого. Ведь изучение начинается с честного пристального чтения.
Владимир Высоцкий

 Действительно, мы сегодня не только слушаем Высоцкого. Слушание всегда ограничено временными рамками звучания песни, мы не можем остановиться и поразмыслить прямо посреди нее, не можем в какой-то момент мысленно вернуться к началу, а потом продолжить слушание с прерванного места. Темп восприятия задан нам автором и исполнителем, соединенными в одном лице. В чтении мы гораздо более свободны, менее подвержены настроению певца, техническому качеству записи и прочим сопутствующим обстоятельствам. Потому чтение произведений, первоначально рассчитанных на слуховое восприятие, — совершенно другое дело, чем прокручивание пленок. Это испытание, которое автору еще надо выдержать. Выдержал ли его Высоцкий? Очевидно, точки зрения тут могут быть разные. Значение Высоцкого как книжного поэта несравненно меньшее, чем как поэта звучащего. В жанре авторской песни он бесспорно занимает место в том триумвирате — Окуджава, Галич и он, — который, в сущности, и делает авторскую песню явлением искусства, а не бытовой вокально-музыкальной культурой. А в собственно поэзии, говорящей лишь черными буквами со страниц книги? Очевидно то, что и об этой стороне его творчества можно и нужно говорить серьезно.

 И здесь, вступает в действие чрезвычайно сильное подспорье для читателя и исследователя: если на концерте Высоцкого мы слышали 15—20 песен, объединенных каким-то сиюминутным замыслом, то в книге перед нами оказывается громадный ряд, состоящий из многих десятков, а то и сотен стихотворений. Микроконтекст заменяется контекстом всего творчества Высоцкого, и стихотворения начинают перекликаться между собой.

Владимир Высоцкий

 За строками автора обозначается и его собственная трагическая, так рано оборванная судьба, и судьба миллионов людей нашей страны, обреченных сжигать свою жизнь в угоду имперским и просто частным амбициям давным-давно не глядевших в глаза народу правителей. Его стихи как бы аккумулируют то трагическое мироощущение, которое все больше и больше прорывалось в последних песнях. И не случайно песни эти открываются нам только сейчас, — ведь за смешным, безошибочно смешным в них стоит трагедия не только поэта, но и всего народа. И всякий ценящий Высоцкого с легкостью представляет себе, что могло бы стать сюжетом его новой песни, живи он сейчас среди нас. То, о чем порой нелегко сказать, — наши общие болевые точки.

 Сегодня полемика о текстологических принципах выливается в разное представление о том, что и как хотел сказать Высоцкий своими песнями. Первый принцип (впрочем, следует сказать, что его сторонники далеко не всегда последовательны) отбрасывает чрезвычайно важную часть работы автора: обкатывание текста в звучащем слове, во взаимодействии с публикой. Второй принцип ориентируется (опять же в скобках следует сказать, что не всегда это получается) на следование авторской воле согласно последнему творческому замыслу поэта. Формально первый принцип более совпадает с теми, которые выработаны текстологами, занимающимися «чистой» литературой. Но более плодотворным видится второй. Его нестандартность объясняется нестандартностью самого текста, ориентированного на устное исполнение. Когда существуют документы (датированные магнитофонные записи), это исполнение фиксирующие, можно реконструировать авторскую волю, не упираясь в «слова на бумаге».
Владимир Высоцкий

 

 Сегодня с уверенностью можно сказать, что только сейчас, через 37 лет после смерти, Высоцкий начинается. Осмысляются его биография и творчество, по-настоящему готовятся к печати тексты, на смену беспорядочным и технически несовершенным записям приходят умело составленные пластинки, у которых тоже есть свои недостатки, но которым все же можно доверять. Высоцкий начинается как поэт, без которого время будет непонятно потомкам. Высоцкий начинается как один из «вечных спутников», говорящих чувствам и нового поколения людей, которые уже далеки от его и наших проблем. Высоцкий начинается как явление культуры, загадку которого мы пробуем сейчас разгадать.

ОЦЕНИ СТАТЬЮ

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

5  ×    =  50